Право Уничтожения объявлено. Мередит наконец-то нашла повод расправиться с магами раз и навсегда, несмотря на то, что во взрыве церкви виновен отступник. И где-то в глубине души Гаррету жаль Эльтину, однако он быстро напоминает себе, что она самоустранилась от дел. Её бездействие привело город к этой страшной действительности. Влияние Церкви на людей огромно – и она не воспользовалась им, чтобы приструнить храмовников. Ведь не от сладкой жизни маги начали обращаться к магии крови, правда же? И не от желания создать второй Тевинтер. Им хотелось избавиться от угнетателей. Хоуку любопытно: если бы его семья не смогла добраться до Киркволла, если бы он не встретил своих спутников, если бы он не отправился в экспедицию на Глубинные тропы, где они нашли этот чертов красный лириум, зашла бы ситуация настолько далеко? Наверно, да, только не так стремительно. Но он не жалеет, вообще ни разу не жалеет – во-первых, у него самые лучшие друзья на свете, такие же поехавшие крышей, как и он сам. Только Авелин – лучик адекватности в компании, и Хоук благодарен ей за то, что она не позволяла ему совсем уж распоясаться. Во-вторых, нет смысла жалеть о произошедшем, теперь надо пытаться исправить допущенные ошибки и сохранить жизни ни в чём не повинных людей.

От него сейчас зависит жизнь Андерса, однако мужчина не может заставить себя убить его. Хоук вообще не знает, есть ли во всём этом правильное или неправильное решение – у каждого насчёт этого найдётся своё мнение. Андерс признал, что это его решение и не пытался свалить вину на Справедливость. Он действовал доступными ему способами, которых у мага-отступника не так уж много, раз уж разговоры и манифесты не помогали. Храмовники усмиряли магов потому что... просто так? Среди этих магов сколько было человек, которых умирили не за магию крови, а просто за то, что они существуют? Кроме того, Хоук считает, что не имеет права судить кого-то, когда у него у самого руки по локоть в крови, когда он сам натворил столько всего противоречивого. А самое главное... у Гаррета не поднимается рука убить любимого человека. Он так сильно любит Андерса, что пытается выдавить кривую улыбку, лишь бы только прилюдно не заплакать. Поэтому он просит Андерса помочь ему защитить магов. Они должны пройти этот путь до конца.

Себастьян в ярости. Он что-то говорит про доверие Эльтины к Хоуку, а когда речь заходит про возвращение в Старкхевен и месть, Гаррет лишь усмехается. Послушал бы Ваэль себя со стороны – и чем он сейчас лучше, чем Андерс? Из-за одного человека пытаться захватить, уничтожить город?

– Не вмешивайся, Себастьян, – и тот уходит. Хоук надеется, что их пути больше не пересекутся; правда, ему и так в жизни сильно не везёт, поэтому он ни на что особо не рассчитывает.

Прямой путь в Казематы закрыт – придётся добираться через порт. А это значит, по дороге им придётся сражаться с храмовниками и магами-одержимыми. Ну, ничего нового, через всё это они уже проходили не раз.

– Ну что ж, нам осталось убить всего-то еще несколько десятков-сотен человек, и мы свободны, – мужчина криво ухмыляется, глядя на своих спутников. Принятие им стороны магов оказалось испытанием для некоторых из его друзей. Авелин и Фенрис выдержали его с достоинством. Бедный Варрик, которому приходится смотреть на этот кошмар, происходящий в его родном городе. Когда всё закончится, они обязательно напьются до беспамятства. Изабела обещала идти с ними до конца и она держит своё слово; это не значит, что Хоук, да и все окружающие, перестанут ей напоминать про случай с аришоком и томом Кослуна – в шутку, конечно, никто её давно ни в чём не обвиняет и не сердится. Мерриль заметно нервничает: её так хочется оставить в безопасности, чтобы ей никто не навредил, но нет в городе сейчас безопасных мест, да и она не согласится. Андерс стоит рядом с Гарретом и улыбается, и в его глазах столько уверенности, что они победят – Гаррет сам потихоньку начинает в это верить. Ну а Мариан, Карвер и Бетани... он всегда знал, что родственники не бросят его в беде.

Они начинают двигаться в сторону порта, когда Хоук слышит, как его кто-то окликает. Всё-таки чертовски трудно быть знаменитой личностью.

Обломки раскуроченного, местами расплавленного, а где и просто разломанного металла торчали со всех сторон так, что Инсин боялся пошевелиться на своём месте главного пилота. Он понимал, что доведённый до такого состояния ауруматон может взорваться в любой момент, но правда не мог пошевелиться. Несколько кусков обшивки вывернулись вовнутрь, искрила проводка, острые края почти впивались ему в бока, а один застыл в опасной близости от шеи — если конструкция продолжит разрушаться, острый край просто срежет ему голову. Инсин замер, впервые в жизни ощущая себя в такой опасной близости от смерти, она уже почти дотянулась до него, вот-вот вцепится.
Но вдруг послышался скрежет и лязг — кто-то вскрывал корпус с той же лёгкостью, как консервную банку. В широком проёме показались отвратительные волчьи морды.
— Смотри-ка, всё ещё живой человечишка. А я думал уже, мы голодными останемся, — широко оскалился во всю пасть первый из них.
— Нам нельзя его есть. Я узнал его, это тот самый гениальный ремесленник, из-за которого у нас уже столько лет не оберёшься проблем, — второй вцепился когтистой лапой в плечо товарища. — Теперь настала ему пора ответить за всё это, но не смертью. Притащим его с собой, полезный раб выйдет.
— Ха, я посмотрю на лица сяньчжоусцев, когда талант, которым они так гордились, обернётся против них, — пролаял третий.
Инсин закрыл глаза, даже молитва бессильно застыла на его губах. Никто не спасёт его здесь, никто не услышит. Он больше никогда не увидит товарищей из Квинтета... не увидит Дань Фэна. На этот раз даже Пожиратель Луны не сможет прийти к нему на выручку, как делал это всегда. Дань Фэн... что же с ним будет, когда он узнает... Нет, Инсин не прольёт сейчас ни слезинки на радость этим тварям, они не будут смеяться над его болью и издеваться над чувствами. Бессильная злость смешалась с безысходностью и тоской — кажется, он в ловушке, ему уже не выбраться из этой передряги. Но как же хочется в последний раз взглянуть в глаза дракона и попросить ни о чём не сожалеть и жить дальше. Не отказывать себе в радостях жизни, не запирать в четырёх стенах святилища, а жить по-настоящему.
Инсин позволяет вытащить себя из ауруматона, сковать ему руки, у него нет никаких сил сопротивляться после такого затяжного боя, да и как минимум одно ребро ему, кажется, повредили, но внутренне клянется — пусть терзают его как угодно и делают что вздумается, но он не станет ничего для них создавать и никак помогать. Даже просто шагать ему тяжело и больно, он стоически закусывает губу и сосредотачивается на том, чтобы передвигать ноги, не позволяя им заплестись и предательски уронить его лицом вниз. Предчувствие подсказывает — это лишь начало его боли.
Он помнит слишком хорошо. Борисинцы всегда как никто хорошо умели истязать пленников. И, может быть, он скоро воссоединится с родителями. Только одно лишь это его сейчас и греет. Хотя покидать Дань Фэна так рано ему отчаянно не хочется, но судьба снова не спросила его мнения. У него нет выбора, он и правда всего лишь раб, бесправное создание из аппетитного мяса и костей. Инстинкты могут взять верх над этими животными в любой момент, и они сожрут его прежде, чем вспомнят, что он им пригодится.
★★★★★
— И как мы об этом ему скажем?
— Я не стану, я боюсь... давай пока притворимся, что ничего не случилось?
— Да уж, прекрасный план, как будто не заметно, что нас стало наполовину меньше...
Выжившая часть отряда Комиссии по Ремёслам боязливо вжимала головы в плечи от перспективы объясняться с Верховным Старейшиной. Они отчаянно уповали на то, что он чем-то занят и не будет ожидать возвращения Инсина на пристани.
— Как ты думаешь, он уже...
— Давай не будем об этом говорить.
Они не хотели бросать Инсина и убегать, это даже при всём их желании выжить ощущалось как слишком откровенное дезертирство, а на Лофу не так воспитывали солдат. Но он сам остался их прикрыть и велел убираться. Останься они — и погибли бы все. Они приняли его жертву, но теперь им сделалось невыносимо стыдно — настолько, что они не могли смотреть даже друг на друга.